Предлагаю форумчанам поделится любимыми отрывками из любимых книг своих любимых авторов.

Периодически перечитываю "Дневной дозор" Сергея Лукьяненко, которая больше всех из дозорной серии запала в душу:


"Вода была теплой, волны - ласковыми, как касание рук любимого.
Смотрела в его лицо, и понимала, что он не бравирует, не шутит. Действительно - каждый миг контролирует ситуацию. И готов меня спасать.
Но сейчас ты уверен в себе, в своей готовности защищать и спасать, словно малыш, идущий рядом с матерью по темной улице, и говорящий "не бойся, мам, я с тобой..."
Я медленно подплыла к Игорю. Вплотную. Обняла и прошептала:
- Спасай.
Вода была теплой, но его тело - горячее воды. Он был наг так же, как и я. Мы целовались, временами уходя под воду, выныривая, жадно глотая воздух и снова ища губы друг друга.

- Хочу на берег, - прошептала я. И мы поплыли, временами касаясь друг друга, а временами останавливаясь, чтобы обменяться еще одним долгим поцелуем. На губах был вкус соли и его губ, тело будто горело, кровь стучала в висках. Так и утонуть можно... от возбуждения, от нетерпения, от желания близости.
Метрах в пяти от берега, уже на мелководье, Игорь подхватил меня на руки. Легко, будто пушинку, принес к нашей одежде, опустил. Я почувствовала спиной полотенце, над головой качнулись звезды.

- Ну, давай же... - прошептала я, раздвигая ноги. Словно развратная девчонка, словно прожженная шлюшка... Но сейчас это меня ничуть не трогало.
Только ночь, звезды, Игорь...
Он опустился, его правая ладонь нырнула мне под спину, сжала между лопатками, левая рука скользнула по груди, какой-то миг он смотрел мне в глаза - будто сомневаясь, колеблясь, словно не испытывая того же жгучего желания близости, что и я. Я невольно выгнулась навстречу его телу, ощутила бедрами его возбуждение, качнулась -- и лишь тогда он вошел в меня.

Как я его хотела...
Это было ни на что не похоже.
А здесь - другое. Словно мы действительно стали едины, словно мои желания вмиг чередавались ему, а его - мне. Я чувствовала дрожь его плоти, вошедшей в мое тело, знала, что в любой момент он может кончить, но оттягивает этот миг, и точно так же сама балансировала на грани наслаждения, в томительно-сладком безвременье...

Он будто знал меня многие годы и читал словно открытую книгу. Его руки откликались на желания моего тела, прежде чем я успевала их почувствовать, его пальцы знали, где быть нежными, а где - грубыми, губы скользили по лицу, не останавливаясь ни на миг, движения становились все сильнее, и я взмывала вслед за ними на уносящихся в темное небо качелях, шептала что-то, не понимая своих слов...

А потом мир застыл, я застонала, вцепившись в его плечи, царапая, двигаясь вслед за ним, не желая отпускать. Наслаждение было коротким, будто вспышка молнии, и таким же ослепительно-ярким. Но он не останавливался - и я снова стала подниматься на сладкой волне, балансировать - и в тот миг, когда его глаза расширились, а тело напряглось до предела, кончила снова. На этот раз по другому, наслаждение было не столь острым, но долгим, пульсирующим -- словно в
такт его семени, бьющей в мое тело.

Я даже стонать уже не могла. Мы лежали рядом, я - на полотенце, Игорь - на песке, касаясь друг друга, лаская - будто наши руки жили собственной жизнью, я прижималась щекой к его груди, чувствуя соленый запах моря и терпкий -пота, его тело вздрагивало под моей рукой.

Я и сама не заметила, как стала целовать его, опускаясь все ниже и ниже, зарываясь лицом в жесткие волосы, лаская губами, языком, чувствуя вновь растущее в нем возбуждение. Игорь лежал неподвижно, лишь ладони его касались моих плеч, и это было правильно, сейчас так и было нужно, потому что я хотела доставить удовольствие ему. И когда он кончил снова, и тихо застонал, не в силах сдерживаться, я ощутила такое счастье, словно ласкали меня.

Все было так, как нужно.

Все было так, как никогда еще не случалось.

…я не ощущала такого счастья, такого раскрепощения, такой... такой... достаточности? Да, наверное, именно достаточности. Просто никто больше не был нужен.

- Я люблю тебя, - прошептала я. - Игорь... я люблю тебя.
Он мог сейчас ответить, что тоже меня любит - и испортил бы все, или почти все. Но он сказал лишь:
- Я знаю.

Достаточность. Полная достаточность. Даже глоток шампанского был сейчас приятным, но вовсе не обязательным дополнением к сексу. И уж тем более не нужны были никакие посторонние.

Сообщение отредактировал Светлана Дерзкая - 13.11.2009, 10:23

Войну и мир лучше почитай...

а ты не флуди)

я тут недавно перечитывал "Дюну". Один момент меня впечатлил своей живостью и яркостью образов:



какая экспрессия в этих двух абзацах!

Ты сам читай эту муть.

ВОТ ОНО!

Я люблю других классиков. И не вижу особой заслуги в творчестве Толстого.
Мне ближе Чехов, Есенин,Грин, Беляев.

А мне нравиться читать произведения, в которых автор часто употребляет довольно интересные речевые обороты. Ну например, читал как то раз не столь классического и не столь известного автора, как Сергей Сакин, произведение "Умри, Старушка!"

Например:
"—Скажи мне, прошу тебя, скажи.
- В общем, я однажды не смог ее защитить.
— Да нет, не так все страшно. Но она почувствовала, что я стал тряпкой. И бросила меня. И даже в голову ей не пришло, ЧЬЯ это вина. А ведь я долго-долго старался, из кожи вон лез, чтобы быть таким, как ей нравилось. И стал, блядь... БЛЯДЬ!!! Блядъ.... Мягким и пушистым. Слышала, да? — «Говно тоже мягкое»... Я возненавидел себя..
Голос... мой голос дрожит все сильнее. Тьма, темная тьма октября пытается протиснуться в окно, плющит о кристалл стекла свою морду."
(Собственно, понравилось про тьму как он пишет, а то что выше оставил - это тоже понравилось, но с другой позиции.)

Или вот ещё произведение "Чёрная свеча", написанное Владимиром Высоцким в соавторстве с Леонидом Мончинским.
Очень точно и как-то "осязаемо" что ли. Такое впечатления, что то, что они описывают, можно потрогать.
Например:
"Это было странное, необъяснимое состояние: маета рождения мыслей. Они толклись у какого-то невидимого порога, напоминая словно не его собственной памятью лица, предметы, события. Чувствовал он себя не то чтобы хорошо, а как-то беззаботно, пусто, неутвердившимся в разуме существом."

"Двери поддаются ржаво, но уверенно двигая впереди себя застоявшийся воздух камеры, и старшина появляется в тесном сознании зэка на первом плане, отстранив даже боль. Но тут же Вадиму становится не по себе.
Вовсе не от присутствия старшины, это зэк принимает как приговорённый наличие палача, а от того, что он видит человека в диагоналевой гимнастёрке с двумя планками орденских колодок на груди… закрытыми глазами…"

Или вот ещё оттуда:

"Железный замок, именуемый зэками «спящая красавица», каждый свой день заканчивал в полной тишине. Сумрак ночи неслышно вставал из-за её пугающих неприступностью стен, затушёвывая незрелой темнотой далёкие спины гор. Ветер, шаставший весь день по безлогой долине, прятался в ельник у ручья до следующего утра, поскуливая временами заблудившимся псом. Весь мир становился серо-синего цвета, а тюрьма — не сказка ли! — неожиданно вспыхивала хищным бдительным светом, напоминая огромный лайнер в пучине океана. Он манит и пугает, как праздник ночи и приют одиночества, где люди кожей пьют свои законные мучения, расплачиваясь по всем счетам за праздник и приют."

Это только в начале привел. Так таких оборотов много.
Нравиться мне это произведение. Перечитывал наверно раз 5 точно.

С 10 лет читаю и перечитываю Стефана Цвейга.
Самая проникновенная новелла " Письмо незнакомки"
(прошу прощения за много букв)

"Я поведаю тебе всю мою жизнь, которая поистине началась лишь в тот день, когда я тебя узнала.

... в этот первый миг я сразу ясно ощутила то, что и меня и всех других всегда так поражало в тебе, – твою двойственность: ты – пылкий, легкомысленный, увлекающийся игрой и приключениями юноша и в то же время в своем творчестве неумолимо строгий, верный долгу, бесконечно начитанный и образованный человек. Я безотчетно поняла, как понимали все, что ты живешь двойной жизнью своей яркой, пестрой стороной она обращена к внешнему миру, а другую, темную, знаешь только ты один; это глубочайшее раздвоение, эту тайну твоего бытия я, тринадцатилетняя девочка, завороженная тобой, ощутила с первого взгляда.

...но с той самой минуты, как я почувствовала на себе твой мягкий, ласковый взгляд, я была твоя. Позже, и даже очень скоро, я узнала, что ты даришь этот обнимающий, зовущий, обволакивающий и в то же время раздевающий взгляд, взгляд прирожденного соблазнителя, каждой женщине, которая проходит мимо тебя, каждой продавщице в лавке, каждой горничной, которая открывает тебе дверь, – узнала, что этот взгляд не зависит от твоей воли и не выражает никаких чувств, а лишь неизменно сам собой становится теплым и ласковым, когда ты обращаешь его на женщин.

...Ты и не подозревал, что до тебя ни один мужчина не прикоснулся ко мне и не видел моего тела.

... ты любишь только все легкое, невесомое, мимолетное, ты боишься вмешаться в чью-нибудь судьбу. Ты расточаешь себя, отдаешь себя всему миру и не хочешь жертв.

... Я не виню тебя, я люблю тебя таким, каков ты есть, пылким и забывчивым, увлекающимся и неверным...

... Мой ребенок вчера умер – это был и твой ребенок...– дитя одной из тех трех ночей... Но ты спросишь меня – быть может, с испугом, быть может, только удивленно,.. почему все долгие годы я молчала о нашем ребенке и говорю о нем только сегодня, когда он лежит здесь в темноте, уснув навеки, когда он скоро уйдет и уже никогда, никогда не вернется. Но как я могла сказать тебе? Ты ни за что не поверил бы мне, незнакомой женщине, случайной подруге трех ночей, без сопротивления, по первому твоему слову отдавшейся тебе, ты не поверил бы мне, безыменной участнице мимолетной встречи, что я осталась тебе верна, тебе, неверному, и лишь с сомнением признал бы ты этого ребенка своим!
...я понимала, что тебе..., ищущему в любви только игру, было бы тягостно вдруг оказаться отцом, вдруг оказаться ответственным за чью-то судьбу.

... За неделю до родов прачка украла у меня из шкафа последние несколько крон, и мне пришлось лечь в родильный приют... Все унижения, какие приходится претерпевать обездоленным, стыд, нравственный и физический, испытала я там наравне с проститутками и больными, страдая от вынужденной близости к ним, от цинизма молодых врачей, которые, усмехаясь, откидывали одеяла и с фальшиво ученым видом трогали беззащитных женщин, от алчности сиделок; о, там человеческую стыдливость распинают взглядами и бичуют словами.

... Я словно освободилась от власти рока, осудившего меня на страсть к тебе, с тех пор как появился на свет другой «ты» , поистине принадлежавший мне..
...Но ко дню твоего рождения, из года в год, я посылала тебе белые розы, точно такие, какие ты подарил мне тогда, после первой ночи нашей любви.

...У меня были богатые друзья, богатые любовники; сначала я искала их, – потом они искали меня, потому что я была – замечал ли ты это когда-нибудь? – очень хороша собой. Все, кому я отдавалась, были благодарны мне, привязывались ко мне, все любили меня, – только ты не полюбил меня, только ты, мой любимый!

... Один граф, пожилой вдовец, любил меня, как родную дочь, это он обивал пороги, чтобы выхлопотать безродному ребенку, твоему ребенку, прием в Терезианум. Три, четыре раза просил он моей руки, – я могла бы быть теперь графиней, владелицей сказочного замка в Тироле, могла бы отбросить все заботы, так как ребенок имел бы нежного, обожающего отца, а я спокойного, благородного, доброго мужа. Я не согласилась, несмотря на то, что причиняла ему боль своим отказом. Быть может, я поступила опрометчиво, и я жила бы теперь где-нибудь в тиши, и мое ненаглядное дитя было бы со мной, но – почему не признаться тебе? – я не хотела себя связывать, хотела в любой час быть свободной для тебя. Где-то, в сокровенной глубине души, все еще таилась давняя детская мечта, что ты еще позовешь меня, хотя бы только на один час. И ради этого одного возможного часа я оттолкнула от себя все, лишь бы быть свободной и явиться по первому твоему зову.

... и мы отправились в Табарен, пили там шампанское, и на меня нашла такая неистовая, почти мучительная веселость, какой я никогда не испытывала. Я пила и пила, подхватывала гривуазные песенки – еще немного, и я пошла бы танцевать или начала хохотать на весь зал. Но вдруг словно ледяным холодом или огненным жаром обдало мое сердце – я увидела тебя: ты сидел за соседним столиком с приятелями и смотрел на меня восхищенным и полным желания взглядом, тем взглядом, который всегда проникал в самые недра моего существа. Впервые за десять лет ты вновь смотрел на меня со всей присущей тебе силой безотчетной страстности. Я вся задрожала и чуть не выронила из рук поднятый бокал... Твой взгляд становился все упорней, все пламеннее, он жег меня как огнем... Едва уловимым кивком головы ты сделал мне знак, чтобы я на минуту вышла в вестибюль... Ты стоял в вестибюле у вешалок и ждал меня; когда я подошла, лицо твое просияло. Улыбаясь, поспешил ты мне навстречу, я сразу увидела, что ты не узнал меня, не узнал во мне ни подростка, ни девушки давно минувших лет; опять тебя влекло ко мне, как к чему-то новому, неизвестному. Найдется у вас как-нибудь и для меня часок? – спросил ты, и по твоему уверенному, непринужденному тону я поняла, что ты принимаешь меня за одну из тех женщин, которых можно купить на вечер. – Да, – произнесла я то же трепетное, но само собой разумеющееся «да» , которое однажды, более десяти лет назад, сказала тебе робкая девушка на сумеречной улице. Когда мы могли бы увидеться? – спросил ты. – Когда хотите, – ответила я перед тобой у меня не было стыда. Ты удивленно взглянул на меня, с таким же недоверчивым любопытством и недоумением, как в тот вечер, когда я точно так же поразила тебя поспешностью, с какой я дала согласие. – Можно и сейчас? – несколько нерешительно спросил ты. – Да, ответила я, – идем, – и уже направилась к вешалке, чтобы взять свое манто.

... Не колеблясь ни минуты, я набросила на вечернее платье шаль и вышла в сырую туманную ночь, не заботясь о своем манто, не думая о добром, любящем меня человеке, на чьи средства я жила уже несколько лет и которого я поставила в самое нелепое и унизительное положение: у всех на глазах его любовница, прожившая с ним два года, убегает по знаку первого встречного. О, я глубоко сознавала всю низость и неблагодарность, все бесстыдство своего поведения, я понимала, что поступаю нелепо и наношу хорошему человеку и верному другу смертельную обиду, понимала, что порываю с налаженным существованием, – но что значила для меня дружба, сама жизнь по сравнению с нетерпеливым желанием вновь ощутить твои губы, услыхать нежную ласку твоих слов?

... Счастливая, принимала я твои ласки и видела, что твоя страсть не знает разницы между любимой и купленной женщиной, что ты предаешься своим желаниям со всей беспечной расточительностью твоей натуры. Ты был так нежен и чуток со мной, женщиной, приведенной из ночного ресторана, так дружески сердечен и рыцарски почтителен и в то же время так страстен в наслаждении, что я, пьянея от счастья, как десять лет назад, опять со всей силой почувствовала твою неповторимую двойственность высокую одухотворенность в любовной страсти, когда-то покорившую меня, полуребенка. Я не встречала человека, который так пламенно отдавался бы во власть минуты, с такой щедростью раскрывал бы другому сокровеннейшие глубины своей души, – чтобы затем, увы, все померкло в какой-то безграничной, почти противоестественной забывчивости. Но и я забыла о себе. Кто была я, здесь, в темноте, подле тебя? Страстно влюбленная девочка, или мать твоего ребенка, или чужая женщина из ресторана? ...И вот, стоя перед зеркалом, я вдруг увидела – я чуть не упала от ужаса и стыда, – я увидела, как ты украдкой сунул в мою муфту две крупных бумажки.

Я начала торопливо хватать свои вещи. Только бы уйти, поскорей уйти, – мне было слишком больно. Я взяла шляпу она лежала на письменном столе возле вазы с белыми розами, моими розами. Тут мной овладело властное, неудержимое желание: я решила сделать еще одну попытку: – Не дашь ли ты мне одну из твоих белых роз? – С удовольствием, ответил ты и тотчас вынул из вазы цветок. – Но, может быть, тебе подарила их женщина, – женщина, которая тебя любит? Может быть, – сказал ты, – не знаю. Они присланы мне, и я не знаю кем. За это я их и люблю. – Я взглянула на тебя. – Может быть, они тоже от женщины, забытой тобой!

Ты изумленно взглянул на меня. Я твердо смотрела тебе прямо в глаза. «Узнай меня, узнай же меня, наконец!» кричал мой взгляд. Но твой взгляд светился лаской и неведением. Ты еще раз поцеловал меня. Но ты меня не узнал.
Я поспешно направилась к дверям, потому что слезы готовы были брызнуть у меня из глаз, а этого ты не должен был видеть. Я так бежала, что в прихожей чуть не столкнулась с твоим слугой. Он проворно отскочил в сторону, услужливо распахнул передо мной дверь, и в этот миг – ты слышишь? – в этот краткий миг, когда я сквозь слезы взглянула на старика, в его глазах вспыхнул какой-то свет. В этот миг – ты слышишь? – в этот единый миг Иоганн узнал меня, хотя ни разу не видел меня с моего детства. Мне хотелось стать перед ним на колени и целовать ему руки за то, что он узнал меня. Но я только выхватила из муфты эти ужасные деньги, которыми ты пригвоздил меня к позорному столбу, и сунула их старику. Он задрожал, испуганно посмотрел на меня – в эту секунду он, быть может, больше отгадал обо мне, чем ты за всю свою жизнь. Все, все люди любили меня, все были ко мне добры, только ты, только ты один не помнил меня, только ты один ни разу не узнал меня!

...Я больше не могу писать... такая тяжесть в голове... все тело ломит, у меня жар... кажется, мне сейчас придется лечь. Может быть, скоро все кончится, может быть, хоть раз судьба сжалится надо мной, и я не увижу, как унесут мое дитя... Я больше не могу писать... Прощай, любимый, прощай, благодарю тебя. Все, что было, было хорошо, вопреки всему... я буду благодарна тебе до последнего вздоха.

Светлана Дерзкая



Да да, а Малевич какой то глупый квадрат намолевал

В общем не важно видишь ли ты заслуги или нет, классике это не требуется, всяко лучше дозоров. Навсегда.

А я выбираю классиков по своей личной симпатии, а не по указке учителей литры.
Кроме Малевича в русской живописи достаточно талантливых художников.

З.Ы. Хватит флудить. Яр тебе уже сделал замечание!

Светлана Дерзкая

А я раз на то пошло, вообще время на художественную не трачу и ничего не выбираю, однако, гнобить Толстого из за того, что ты чего-то там не поняла, не разумно. А яр пусть флуд потрет если сочтет нужным )

Если ты чего -то там не понимаешь в творчестве Толстого, то перестань по себе мерить окружающих.
Лев Толстой - пропаганда коммунистов только из-за того,что был графом и призывал всех отказаться от роскоши и вернуться к крестьянству.
По мне его творчество - занудство.

Предпочитаю произведения Алексея Толстого.

Сообщение отредактировал Светлана Дерзкая - 14.11.2009, 10:18

Еще раз Светлана не выставляй себя такой мелочной мне вот мой 12-этажный дом больше пирамид эстетически нравится, это не значит, что пирамиды хрень :) вернее мое мнение никак этого не изменит, так же как ты можешь обсирать Толстого как угодно, даже ненавидеть его произведения его гениальности это не отменит, а вот твоей ущербности вполне вероятно, что прибавит.

А по-моему ущербность проявляешь ты, поскольку вообще не читаешь худ.литературу, а обвиняя в мелочности, пытаешься возвыситься.

Светлана Дерзкая

Есть просто Светлана неприкасаемые понятия как бы тебе они не нравились вот и все.

Процитируй фразы Льва Толстого в доказательство его таланта и свои комментарии к ним, обосновывающие свою позицию.

Сообщение отредактировал Светлана Дерзкая - 14.11.2009, 14:37

Светлана Дерзкая

Моя позиция такова я не смею судить классиков что бы они не понаписали, как бы меня блевать от этого не тянуло :)

Твоя "обоснованная" позиция заключается в том, что тебе видите ли фе не понравилось, вот не понравилось и все тут. Вообще то за ДОЛГО до тебя люди уже приняли решение о произведениях данного автора и твое "фе" ничего не изменит обоснованно или нет, но как бы тебе дозор не нравился это кощунство сравнивать этот треш с класикой.

На другом примере, мне не нравится большая часть из того, что я читал Пушкина, но я преклоняюсь перед его гением.

А я люблю свободу мысли в отличие от некоторых.
Если ты следуешь навязанным стереотипам, то это твоя проблема.
Предпочитаю обходится своим мозгом.

В творчестве Лукьяненко меня раздражает его попсовое желание угодить публике, т.к. он пичкает книги пошлостями, особенно в Линии грез, которая напичкана педофилийными фантазиями.
Дневной дозор понравился только из-за сюжета любви темной Алисы и светлого Игоря, отдельными моментами, в которых Лука показывал, что у темных есть светлые поступки и светлые совершают ошибки и подвержаны предубеждениям.

Светлана, да Вы прям как школьница по-детски наивны, в поисках смысла где его нет, хотя всеми силами показываете свою развратность ;)

Мне таки активно нравится поведение мужчин форума в мою сторону.
Я открою секрет, во мне наивности столько же сколько и развратности!

И давайте оставим в покое мою скромную персону и вернемся к литературным посиделкам.

З.Ы. о себе я знаю достаточно, т.к. самый близкий родственник у самой себя