Директор Пляжа
10.7.2010, 2:32
Мне кажется, что Москва - город не для комфортного проживания. Слишком мало уголков, за переделами твоей квартиры, где можно обрести покой. Город шумит днем и ночью, как будто ты приложил ухо к большой раковине. И эта вечная суета, где люди с утра, как шарики в лотерейном барабане, который раскручивается все быстрее и быстрее. Я как то не удивлен частому бескультурию - в спешке, на самом деле, мало кто способен оставаться культурным.
Меня не покидает мысль, что в городе какие-то свои, отличные от остальной России законы жизни. Последние пару лет, я стал ощущать, что все больше и больше смешиваюсь с этим. Появилась обозленность какая-та что ли, осуждающие нотки в словах и мыслях. Я просто тут прочел старые свои письма, сохранившиеся еще с того времени, когда e-mail был на пике популярности и что же - сама деликатность и порядочность. А сейчас - какие то ухмылки, насмешки и ирония. Город поработил меня :) Впрочем он не виноват. Я сам виноват в том, что поддался этому и забыл о том, чему так долго и упорно, не жалея сил воспитывали мои предки.
Водар Паветра
10.7.2010, 6:34
как было в Брате-2 сказано - город - страшная сила. она высасывает у людей силу и делает их слабыми.
а от себя хочу лишь сказать, что да, ты прав, конечно, я вот сам сейчас живу в полу-деревне, тишина и покой - много разных преимуществ. однако ты навряд ли сможешь променять свой город на что-то. сейас ты видишь кое-ккой негатив, но, как я уже не раз убедился на собственном опыте, только тогда, когда потеряешь то, что имеешь, начинаешь это ценить. Так вот и с твоим городским проживанием... многолетняя привычка - дело ох какое сильное.
Родился и вырос в Москве. Даже коренной москвич. Конечно мегаполис вызывает зависимость от удобств/доступности многих услуг и товаров, но если долго из него не выбираться то он начинает ощутимо давить. От города, особенно такого как Москва нужно отдыхать. Лично мне очень жаль что у нас не осталось исторического центра благодаря чиновникам. Пробки - проблема всех мегаполисов, но у нас ещё и культура в этом месте хромает на обе ноги, что ощутимо усугубляет ситуацию, а метро уже настолько перегружено в часы пик, что через несколько лет будет полный ПИ. Раньше был "лимит" приезжих и мне кажет это было правильно. Не из злостных побуждений, просто даже то что видел я маленький и то что сейчас - это 2 огромнейшие разницы.
Шум города тоже порой мешает жить, иногда хочется тишины, но стеклопакеты не спасают, т.к. при закрытых окнах возникают проблемы с вентиляцией :)
Директор Пляжа
12.7.2010, 15:34
Ок. Хотел создать отдельную тему, но лучше наверное тут.
Тюря.
Уже забытое многими, старое русское слово. В период коллективизации тазики с тюрей занимали центр стола многих Московских семей. В стране наступило голодное время.
И все это на фоне лозунгов – «Даешь 100-процентную коллективизацию», «Всеобщая коллективизация – дело завещанное Лениным!», «Товарищ! Борьба с кулаком – долг каждого советского гражданина!».
И на голодный советский народ отовсюду смотрело лицо «усача», с прищуренными, хитроватыми глазами.
Голод коснулся не только деревней и сел, но и столицу СССР - Москву, а также Ленинграда и других крупных городов Советского Союза.
- Бабушка, почему у нас так мало еды? – спросила Антонина, тщательно выбирая камешки из гречневой крупы, боясь ненароком стряхнуть в блюдце лишнюю крупинку.
- Тонюшенька, потерпи, милая, я что-нибудь придумаю… все будет хорошо! - неуверенно ответила Тонина бабушка, отводя взгляд от внучки, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.
Глафира Петровна Полонская, потомственная дворянка в последнее время все труднее и труднее подбирала слова, чтобы хоть как-то успокоить собственных внуков. Ведь кажется совсем недавно на столе стояла черная икра, заморская ветчина, несколько видов хлеба, а погреб был полон вяленого мяса и картошки. Единожды уверовав в лозунг – «НЭП – всерьез и надолго», она надеялась, что в будущем не будет трудностей с тем, чтобы прокормить семью.
Оставив внучку на кухне, Глафира Петровна заперлась в своей комнате и погрузилась в непростые расчеты. Вчера закончилась последняя картошка.
Осталось два кусочка черного хлеба, 70 грамм уксуса, половинка луковицы и полкило гречневой крупы. На то, чтобы прокормить двух внуков и внучку Тоню, свою сестру Анну и ее внуков, которых у неё было двое, а также своих дочерей, матерей детишек - Валентину и Наталью, которые вернутся с работы вечером, еды решительно не хватает!
Отложив в сторону помятый и исписанный, с жирными пятнами листок, она открыла дверцу большого дубового комода, который достался ей от родителей. Плотный запах нафталина ударил в лицо и напомнил ей о тех временах, о которых она старалась никогда не вспоминать. Ей казалось, что все это когда-то было не с ней. Все эти услужливые лакеи, добрейший и статнейший дворецкий Иван Алексеевич, белый королевский пудель по имени Николь, гулявший в тени огромного ясеня, резкий запах кожаных сидений семейного тарантаса и прогулки… эти неспешные молчаливые прогулки по залитым солнечным светом аллеям Санкт-Петербурга, ныне уже Ленинграда.
И она понимала, что она была слаба. Как и все те, которые был с ней тогда. Дипломатичные, воспитанные и деликатные люди, оказались неспособны ничего противопоставить стуку кирзовых сапог по дубовым лестницам их особняков и зеркальных паркетах залов, нецензурной, похабной брани, запаху спирта и самогона, тычков прикладами, и свинцовых кулаков советского большевизма.
Все что могли они сказать им тогда – «Позвольте, господа, прошу вас, опомнитесь!», закрывая руками испуганное лицо.
И поныне за ней и за теми другими, кто сумел выжить в то тяжелое для России время, закрепилось презрительное прозвище «из бывших».
Со слезами на глазах Глафира Петровна сняла с вешалки белую песцовую шубу, которую подарила ей на 20-летие её мама. «Я думаю Вам следует знать, голубушка, что эту шубу носила еще Ваша бабушка. Она одевала её при особых случаях и почти никогда не показывалась в ней на светских приемах. Я попрошу Вас относится к ней бережно и только в особых случаях её надевать».
И кажется сейчас был тот самый особый случай. Только кто ж теперь в таких шубах ходит? Да и будет ли ходить когда-либо?! А детям очень хочется есть…
«Гранечка, любимая моя! Совсем скоро я встречусь со своими родителями. Но я тебе хочу сказать что-то очень важное, хочу чтобы ты запомнила это на всю жизнь.
Гранечка – живи и наслаждайся. Господь нам дарует жизнь, чтобы мы радовались, чтобы мы не отталкивали от себя желания, а наоборот, старались сделать то, чего бы нам так хотелось. Если будет трудно – не бойся избавляться от вещей. Если будет хорошо, проявляй милосердие, отдавай вещи нуждающимся.» - это были последние слова мамы.
Завернув шубу в бумагу и перетянув бечевку Глафира Петровна тайно прошла по коридору, из-за всех сил стараясь оставаться незамеченной родными и соседями. Она не хотела, чтобы её видели нуждающейся. Нет ничего хуже, когда тебя люди начинают жалеть.
У Спаса, на Песках по субботам возникал стихийный рынок. В это же самое время Арбат наполнялся двумя типами женщин. Единственное, что их роднило между собой – это белые косынки. Но в остальном они были абсолютно разные. Те, что худые, с иссиня-темными кругами под глазами – бежали на рынок покупать еду в свои голодающие семьи. А те, кто потолще да посытнее, неспешно и вальяжно шли продавать то, что удалось вырастить на своем огороде. А то и выменять на ценную вещь. Меняли и покупали за бесценок буквально все – столовое серебро, золотые украшения, одежду, книги. Один «бывший» поменял на молоко и хлеб скрипку работы Страдивари.
Воздух над рынком наполнялся гулом, состоявшим из криков торговок «Малакооо, малакоо!», «Семецки, семецки!», «Яблоньки люди добрые, не желаете ли яблонёк со сваво огородика, дамы?», ругани, визга, оханий и аханий, плача – «Да куда ж вы цены то такие люди добрыееее, это шож делается тооо…!», в общем типичный стихийный рынок.
Шныряющие мимо людских тел чумазые малолетки-беспризорники, «щипачи» и просто мошенники неизменно дополняли общую картину.
Побродив по рынку, Глафира Петровна остановилась у торговки, сзади которой находилась огромная гужевая повозка, полная посуды и мехов.
На прилавке было разложено сало, стоял огромный бидон молока, мешок лука и картошки, корзина со свежим хлебом.
- Здравствуйте, я бы хотела… - начала было Глафира Петровна, но её прервали трое беспризорников, которые подбежали к торговке с плачущими глазами и стали канючить:
- Теть, а теть… у нас папка, мамка померли, мы одни остались совсем, дай кусочек хлебушка!
Тетка в ответ как закричит:
- А ну паашли вон желудки малолетние, б…ь, жрать им хочется… вон пошли, ще обкрадете…»…
Повернувшись в Глафире Петровне, торговка спросила:
- Ну, шо тебе?
- Спасибо, ничего… – тихо ответила Глафира Петровна и пошла в самый конец рынка, где торговали люди из русских селений.
Вдалеке мелькнула табличка, с написанной углем надписью – «Скупка ценностей». Подойдя к прилавку Глафира Петровна не на шутку испугалась. За прилавком стоял огромный и плотный мужчина, в плаще из кожзаменителя, с длинными, на манер Буденного усами и с перевязанной какими-то тряпками рукой.
- Здравствуйте! Мадам изволит что-то продать, или все же купить? – заговорил торговец басовитым прокуренным голосом.
- Добрый день! У меня тут… шуба… - Глафира Петровна развернула на прилавке сверток.
- М-да мадам, в иные времена за такая шубка стоила бы целое состояние… - сказал, покачивая головой торговец.
- Да, но мне нужны деньги. Очень нужны.
- Еда? - спросил торговец.
- Как и у всех...
- 25 червонцев, мадам. Я куплю у вас шубу за 25 червонцев.
- 30 червонцев. – у Глафиры Петровны не было сил торговаться.
- 29 червонцев и по рукам. – видя её мучения и страдание на покрытом редкими морщинами лице, торговец решил закончить с торгами.
- Хорошо, по рукам. Спасибо вам! – чуть склонив голову, Глафира Петровна улыбнулась.
Торговец небрежно кинул сверток с шубой на столик за прилавком, рассчитался с Глафирой Петровной, и когда та уже отошла, снова окликнул её:
- Простите мадам… вот, возьмите! – он протянул еще 10 червонцев. – Больше у меня сегодня нет, а у вас наверное дети голодные…
- Внуки и две дочери. Спасибо, не нужно…
- Берите, говорю вам!
- Мне очень неудобно… - смущенно сказала Глафира Петровна.
- Берите! – торговец взял руку Глафиры Петровны и сунул деньги в сухую ладошку.
- И вот еще вам, тут хлеб черный и кусочек… сала. И сахар. Возьмите…
- Спасибо вам! Вы даже не представляете, как вы мне помогли… я даже не знаю, как Вас благодарить!
- Да ничего… у самого дети… были… и жена… ааа… ладно…
- Всего вам доброго! Счастья вам и дай Боже здоровья! – Глафира Петровна смущенно улыбалась.
Глафире Петровне очень хотелось, что говорится, «шикануть». Купить мяса, капусты, сала, хлеба, масла и сварить наваристый борщ со шкварками.
Но она понимала, что борщ сейчас – непозволительная роскошь и принялась снова за свои таинственные расчеты.
Она купила три кило помятой, ссохшейся картошки, две небольших луковицы, зеленый лук, подсолнечного масла, петрушка и батон черного хлеба. По её расчетам, если поддерживать такой рацион, то семье хватит на целый месяц.
- Теть, а теть, дай хлебушка… - подбежали с криками уже знакомые беспризорники.
Глафира Петровна отобрала немного картошки и хлеба и протянула ребятишкам.
- Спасибо тебе тетенька… - сказал самый маленький. По его лицу скатилась, размывая разводы от пыли, детская слезинка…
Глава семьи пришла домой веселая. Прямо с порога к ней бросились ее внуки:
- Бабушка, бабушка, ты где была… чего у нас сегодня на ужин, а бап?
- Любимые мои, я ходила за едой. Сегодня мы приготовим что-то очень-очень вкусное!
Бабушка разделась, прошла на кухню, прибрала седые волосы, повязала черный засаленный фартук. Внуки облепили её со всех сторон, каждый хотел поучаствовать в приготовлении ужина. В большой алюминиевый таз налили масло, немного уксуса, соли, мелко нарезанный лук, отварную картошку, и кусочки сала. Потом добавили немного воды и все тщательно перемешали. Тюря была почти готова, оставалось только дать ей немного настояться.
Когда детишки с родителями уселись за большим семейным столом, вошла бабушка, держа в руках этот огромный алюминиевый, накрытый кухонным полотенцем, таз с тюрей. На печке, тем временем, закипал чайник.
В Москве заходило солнце. Во дворах сладко пахло патокой с кондитерской фабрики «Рот-Фронт». Начинал стелиться дым от многочисленных печей в домах. Еще один день прохладного августа 1930 года подходил к концу.
- Любимые мои, у нас ведь все хорошо! Боже мой, как же у нас все хорошо! – пропела Глафира Петровна.
«От советского Информбюро: сегодня с Дальнего Востока прибыла пешая группа людей, членов «Осовиахима». Группой граждан был проделан пеший путь, более чем в 8 000 км.
Это расстояние было преодолено в противогазах, в знак пропаганды и солидарности к боевому просвещению граждан Советского Союза. Ура, товарищи!».